Jamie Bell had to get a grip. There he was, the star of Billy Elliot, an unknown 15 year-old from a single-parent family in Billingham, Teesside, who beat hundreds of other wannabes to play the working class boy who loved ballet in the 2000 film. He won a Bafta; Russell Crowe was his new best friend. What was not to like? Himself, it seems.

“I lost my mind at 15,” says Bell of his hype-induced meltdown. He went back to school and managed to finish his GCSEs. But, “I’d been shown a world where there were no boundaries, where everyone gave me all the power. And I was like, ‘This is great!’ Then that was gone. But I was like, ‘Yeah, but I still want that.’ I’d lost my humble, very quiet, introverted sensibilities which I think I definitely had as a kid. And I…” Became a brat?

“Yeah, I became a little a-------,” he smiles. “And, you know, you’re a 15-year-old kid so it’s your world. And I was a b------ at 16! But still, looking back on it now, it was worry ing because it is very persuasive, and you have all these grown-ups who it seems are encouraging it. And that’s unhealthy.” But unlike so many child stars before him, Bell’s spin-out was short-lived.

His mother, his manager and Stephen Daldry, the Billy Elliot director who became the mentor and father figure that Bell had never had, helped steer him right. (Bell has never had contact with his father, who left before he was born.) He chose parts in a few indie films, and turned down parts in American teen movies, “which focused on me as a kid. I wanted to still be a kid, but I came from the north east of England. I didn’t really sympathise or empathise with those kinds of characters.” And so he quietly got on with building a decent career as an actor. The rampaging ego retreated.

Since then he’s had a busy, buzzy career working with edgy(ish) directors such as Carey Fukunaga (in last month’s Jane Eyre), Kevin MacDonald (in spring’s The Eagle), David Mackenzie (in 2007’s Hallam Foe) and Thomas Vinterberg (in 2005’s Dear Wendy) as well as marquee names like Clint Eastwood (Flags of our Fathers) and Peter Jackson (King Kong). But he is still, to many cinemagoers, That Kid Who Was In Billy Elliot. So when, a couple of years ago, he was asked to call to try out for the lead in a blockbusting superhero franchise, he thought he’d be a fool to say no.

Even though “I never really sympathised with Peter Parker,” Bell agreed to audition for the title role in director Marc Webb’s The Amazing Spider-Man.

“Well, no, I definitely sympathise with him,” Bell hastily corrects himself. He’s still only 25, yet having made his award-winning acting debut 11 years ago, he’s Hollywood-savvy enough to know he should never rule himself out of any role or character or idea of a character. “But I’ve just never seen myself as Peter Parker,” he says. “I’ve always been more of a Batman person.

“But, you know, it is the biggest franchise in Hollywood for a young male actor. When you’ve got Sony [the Spider-Man studio] saying, ‘We really want you to come and screen test,’ of course you’re gonna do it — it’s a very flattering position to be in. Especially when you consider the other people that are also doing it.” One of those other people auditioning was Andrew Garfield, the fellow Brit (although he’s American-born) acclaimed and famed for his role in The Social Network. Bell and Garfield — who is the “nicest guy” — “had a great time” in what Bell calls “Spidey school: a great exercise, a great workout, learning all these fight routines.

“Then we were at this dinner — and this was right before [the casting] got announced — and a salt shaker fell off the table. And Andrew and I both instinctively went like this” — Bell shoots out his arm in a web-slinging, catch-a-falling-child move — “and there was a look in both our eyes: ‘We’ve been to Spidey school too long…’”

In the end Garfield got the part; Spider-Man swings into cinemas in July next year, and Garfield’s life will never be the same again. But Bell understands, and claims not to be bothered. “I think they made a great decision. He’s a really great actor. And I’m really excited about the movie.”

When this kind of thing happens — when Actor X is chosen over Actor Y — do studio bosses ever bother to tell the loser why he’s not The One? Bell thinks for a minute. Is it impolitic to reveal such behind-the-velvet-curtain machinations? “Well, it’s just like, eh,” he eventually stutters. “No, they never usually do that. Marc sent me a very nice email and was really thankful for all the work I’d done. But I think it’s just simple — when the studio heads and producers and directors sit down, they see something and go, ‘That’s the version of the movie we want to make.’ They didn’t want to make my version — totally fine,” he shrugs, slapping his thigh. “I have no issue with that.” Ultimately, he concludes, “you can’t really be analytical of the decision-making process. You just can’t. You have to move on.” Luckily, Bell had something great to move on to.

The youngster from Teesside is now the living embodiment of another boy-adventurer, one even more storied than Peter Parker: Tintin. And Bell’s new cinematic collaborators are every bit as famous as the character, if not more so: Steven Spielberg, the most successful populist film-maker ever, and Peter Jackson, helmsman of the box-office-busting Lord of the Rings trilogy and forthcoming Hobbit two-parter.

The Adventures of Tintin is directed by Spielberg and produced by Jackson. Responsibility for adapting the adventures of Hergé’s heroic Belgian cub reporter to the big screen 80 years after his first print appearance fell to a triumvirate of multitasking British writers: Steven Moffat (now showrunner on Doctor Who), Edgar Wright (director of Shaun of the Dead, Hot Fuzz and Scott Pilgrim Versus the World) and Joe Cornish (radio personality director of Attack the Block). They based their script on an amalgamation of three Tintin books: The Crab With the Golden Claws, The Secret of the Unicorn and Red Rackham’s Treasure.

The cast is equally weighty and inspired. Daniel Craig is villainous Ivan Ivanovitch Sakharine, Andy Serkis is Captain Haddock, Simon Pegg and Nick Frost are Thomson and Thompson, and some brilliant computerised jiggery-pokery “is” Snowy the trusty terrier. But Bell is obviously front and centre.

Much of the filming took place over eight weeks in a California studio almost three years ago, while animation and effects teams in Los Angeles and New Zealand spent 18 months working on 1,240 camera shots. But such are the groundbreaking technicalities of this new kind of film-making process that The Adventures of Tintin was still being worked on mere weeks before its worldwide premiere.

It takes a long time to digitally conjure up Saharan deserts, boiling oceans and nameless middle-European cities at some indeterminate point in the mid-20th century. Judging by the footage I was shown, one thing was clear: this Tintin doesn’t stint on old-fashioned adventure. And it’s set in 1940, in Nazi-occupied Belgium, which, says Bell, “helps us make the film much more of a film noir, makes it more of a Hitchcock thriller versus just a kids’ action film”.

The director and Bell first talked about him playing Tintin a decade ago. Back then the idea was for a completely live action film, with Stephen Daldry behind the camera. But Bell is glad that didn’t work out, for in The Adventures of Tintin — at this point, it’s planned as a three-film series — he gets to be a franchise superhero no one will recognise. For the young actor intent on maintaining some semblance of a normal life, what could be better than “a 3D animated film driven by motion-capture performances”.

Come again? “The world, everything that you’re really looking at [in the film], is manufactured. Nothing is real,” explains Bell. Using the same technology that brought the Lord of the Rings character Gollum to life, Bell and co act out their scenes wearing suits and facial sensors that record their movements, and this is used to animate the characters. Thus we see Tintin in his familiar form, blond, bequiffed and snub-nosed. Maybe over the course of the whole film it will be obvious that it is Bell in the lead role. But on a brief viewing the actor is, literally, lost in the role. “The movie is driven by characters that are performance-capture — and by actors.”

So is it an animated film or a motion-capture film? “Well,” he exhales, “it kind of falls in the middle of those two.” Or, as Spielberg puts it, “Every single human being represented in Tintin is an actor giving a full performance — an emotional performance, a villainous performance — and that all shines through the digital make-up. We watched Hergé’s characters be reborn as living beings, expressing feelings and displaying souls, and the effect was startling.”

These days Bell lives in LA, whence he relocated three years ago after a short stint in New York. Over the course of our interview his accent reverts to his Teesside roots. But with a few American roles under his belt, he’s developed something of a transatlantic twang. In Tintin he has another voice still — a light, breathless, very English gasp. How did he arrive at that? “Steven said he loved my own voice, which is kind of a wise voice but wasn’t soft around the edges, and still had a bit of bite to it. So he wanted to lose as much as [possible from] my regional sound and just maintain the energetic yet wise and still not too… I don’t know… divisive on a socio-economic scale!”

Is that why his Tintin sounds so posh? “Right, right, right,” he says hurriedly. “I was just pleased that he didn’t say, ‘So he’s gonna speak with an American accent,’ ’cause if they’d have done that, that would have been really hard to commit to. That would have been really absurd. And I had always wanted to drop in merde or something when he gets something wrong,” he smiles. “But Tintin is the beacon of excellence, so he doesn’t really swear.”

With his face lightly fuzzed by stubble, his eyes framed by cool, black-rimmed reading glasses, and a hefty book of Hungarian photography under his arm, the Jamie Bell who sits down in the central London hotel suite this early autumn morning certainly looks more grown-up than he is in the popular imagination. “Jamie is not Billy Elliot any more by any means,” says Simon Pegg, “but he’s still got that boyish frame.”

He’s a calm and relaxed conversationalist, although such is his youth — or his hot-property status — that his manager spends the duration of our interview loitering in the lavatory, listening in. Yes, the actor who used to date actress Evan Rachel Wood is currently in a relationship. No, we won’t be talking about her identity, or profession.

But Bell is happy to discuss his love of Radiohead (he listens to them while “night-biking” in Santa Monica, plays guitar and, as a hobby, performs covers with a friend in LA); his games of football with Charlie Hunnam (the Queer as Folk star, another Hollywood transplant from the English North East); how living in LA is more a practical, work-orientated decision than anything else; and about his enthusiasm for photography — he has aspirations to write and direct, and finds narrative inspiration in pre- and post-war European reportage imagery.

Photography, he says, is “a good way of stimulating the brain”. Pointing at a photograph in his coffee-table book captioned “Citroën car strike, 1940, France”, he’s overcome with Tintin-ish enthusiasm. “What a great setting for a movie. Which of this crowd of people shouting at the foreman do I want to follow as a character? What’s his relationship with his parents or with his girlfriend? Is he gonna cross the picket line?”

Recently he and his friend the Irish actor Cillian Murphy — with whom he’s just made the thriller Retreat — were talking about themselves (actors tend to do that). Who are you? What are you defined as? Bell couldn’t for the life of him pigeonhole the star of Batman Begins, Breakfast on Pluto and The Wind that Shakes the Barley. But Murphy had Bell pegged. “Well, you’re an orphan.”

“And I was like, ‘Oh my God!’” gasps Bell. “Look back, I don’t think I’ve played one role where I have both parents. The Eagle — mum and dad murdered. Jane Eyre — father just died, they’re in mourning. Dear Wendy — his father dies and he doesn’t have a mother, raised by a nanny. King Kong — there’s no back story to that character. Undertow — no mother, and also father gets murdered. Deathwatch — ah, if he did, they’re probably terrible parents.

“Hallam Foe — big dead mum,” he says of the Edinburgh-set Oedipal drama. “Nicholas Nickleby — dead parents, brutalised and given away. And Tintin — no parents, never mentioned in any book.” He laughs ruefully. “That’s my pigeonhole. But there’s something about that. There is some weird signature. I don’t mind the continuity of that idea.”
With his own father entirely absent from his life, Jamie Bell understands why he’s offered these roles. And why he might be good at them, “I get it. I know what that is. So I think I can bring something to [these type of roles] that’s a little bit more personal and maybe a little bit more educated in that way.”

Next on his schedule is Filth, an adaptation of the scabrous Irvine Welsh novel about a necrotically corrupt Edinburgh policeman. James McAvoy is the lead, Bell his sidekick. If he was fixed in cinemagoers’ imagination as Hergé’s boy detective, playing a bent detective might be too much of a leap.

On every level, then, him as Tintin is perfect casting.

“The anonymity with it is amazing,” he nods. “I don’t think many people can say they’ve been the lead in a Spielberg film and still been able to live their normal life that they had before. You still maintain your mystery.
“That’s a huge part of it for me, that you can literally hide behind this puppet. Also, it means that it is completely immersive — it is a character, instead of an actor playing Tintin. I’m really immersed in it. I’m really gone. Which,” Bell beams, “is great.”

The Telegraph

[реклама вместо картинки]

[реклама вместо картинки]

[реклама вместо картинки]

[реклама вместо картинки]

[реклама вместо картинки]

[реклама вместо картинки]

[реклама вместо картинки]

[реклама вместо картинки]

[реклама вместо картинки]

[реклама вместо картинки]

Однако в новом анимационном фильме Стивена Спилберга и Питера Джексона «Приключения Тинтина: Тайна единорога» им выпало создать совершенно удивительную историю дружбы юного репортера и сурового морского волка. Репортер Тинтин, которого исполняет Белл, расследует тайну артефакта, найденного в модели корабля «Единорог». Капитан Хэддок, сыгранный Серкисом, присоединяется к нему и в поисках сокровищ узнает о себе много нового.

Комиксы бельгийца Эрже про молодого журналиста впервые вышли в конце 1920-х, но остаются популярными до сих пор. В детстве и даже в зрелом возрасте ими зачитывались и Спилберг, и Питер Джексон, и Серкис с Беллом. Именно история про Тинтина показалась Стивену Спилбергу подходящей для дебюта в 3D-анимации с использованием технологии performance capture. Всем актерам пришлось играть в специальных костюмах с датчиками в одном павильоне, оснащенном сотнями камер*. О том, каково было сниматься в таком высокотехнологичном проекте, о своей любви к историям о Тинтине и вывихнутых на съемках ребрах Джейми Белл и Энди Серкис рассказали в интервью КиноПоиску.

*Знаете ли вы, что...

Съемки велись в павильоне, в котором была установлена система performance capture Volume. По периметру потолка были вмонтированы около ста камер, которые фиксировали происходящее в диапазоне 360 градусов и записывали информацию в соответствии с положением каждого предмета и актера в пространстве. Работавшие в павильоне Volume актеры надевали специальные костюмы с многочисленными зеркальными маркерами, которые улавливались камерами. Полученная информация переводилась в трехмерное изображение. Подобными маркерами были снабжены также использовавшиеся в сценах реквизит и декорации. Кроме того, восемь HD-камер снимали сцены в режиме as is, то есть непосредственно самих актеров. Эти материалы впоследствии использовались аниматорами для того, чтобы ни одна гримаса, улыбка, вздрагивание и прочие эмоции и мимические нюансы не остались без внимания. В дополнение к технологии performance capture использовалась также и технология записи мимики играющего роль актера, фиксирующая эмоции по искажению лицевых линий. Актер надевал шлем, который был похож на футбольный и к которому крепилась миниатюрная видеокамера, направленная человеку в лицо. Она фиксировала малейшие движения глаз, губ и ключевых лицевых мышц.

— Образ Тинтина действительно знаком вам с детства?

— Энди Серкис: Да, мое первое воспоминание о Тинтине — из детства. Мой отец, который уже умер, работал в Ираке, в Багдаде, а я рос в Англии и на каникулы приезжал к нему. Мне было лет восемь-девять, и я как раз тогда и читал книжки про Тинтина. Мне кажется, они очень подходили к этим путешествиям. Конечно, я хотел быть Тинтином, но капитан Хэддок мне тоже нравился — тем, что он был такой ходячей катастрофой. Уже потом я этого персонажа понял поглубже: почему он докатился до такой жизни, начал много пить, стал таким неудачником. Он несет на себе груз вины за предыдущие поколения, но на самом деле у него благородное сердце. И еще он очень эмоциональный, его эмоции абсолютно чистые, нефильтрованные. Если это ярость, то настоящая ярость, если жалость к себе-то — реальная, искренняя жалость.

— Джейми: Да, я тоже вырос на книжках про Тинтина, он был частью моего детства. Больше того, я очень хотел им быть, стать таким, как Тинтин. Он поражал меня своими достижениями. Он абсолютно ничего не боится. Он не думает о последствиях и жертвах, которые сулят ему опасности, и то, с каким юношеским задором он бросается в самую гущу событий, было очень привлекательно для ребенка. Я хотел тоже быть таким ребенком — секретным агентом, который управляет аэропланом, раскрывает тайны и все такое. Мне хотелось путешествовать по миру, искать сокровища, стрелять в плохих парней тоже и шляться с пьяным капитаном, конечно. (Смеется.) И да, он же журналист! Я даже хотел стать журналистом — скорее всего, из-за него. Как это все может не привлекать ребенка, особенно мальчика? Так что для меня приглашение на роль Тинтина было очень важным и ответственным моментом. Я сразу стал думать, как это сделать, как создать живой образ, воплотить его на экране.

— И с чего начали?

— Джейми: Все началось с автора, Эрже. Я прочитал много о нем, его работе в рекламе, потом его другие комиксы — о бойскауте, из которого потом вырос Тинтин. Да, Тинтин очень похож на бойскаута. Прочитал и о дальнейшей жизни Эрже, как он пытался потом отойти от этого персонажа, но у него так и не получилось. Очень противоречивый был человек. Все это не то чтобы помогло мне глубже понять Тинтина, но позволило оценить, как много Эрже сделал.

Вообще, когда я стал думать, что знаю о Тинтине, понял, что если копнуть чуть глубже, то, в сущности, ничего о нем не знаю. Почему его единственный друг собака? Где его родители? Почему он не в школе? Почему он пишет статьи, но ни одна из них не выходит в газете? Никогда! Почему? Кто он? Все эти вопросы повисали в воздухе. Думаю, Эрже специально их оставил, чтобы не раскрывать все карты. Мне это как девятилетнему читателю позволило наполнить эти пустоты своим содержанием, этот герой стал для меня тем, кем я хотел его видеть. Будучи актером, я чувствовал, что не нужно раскрывать все карты, эти недосказанности в тексте не просто так.

— Энди: Да, начинали с источника. Может показаться, что Хэддока сыграть легче всего, потому что Эрже очень много вложил в этого героя, любил его. И тот факт, что Хэддок так потрепан жизнью, не отменяет того, что у него доброе сердце. Конечно, точкой отсчета были сами иллюстрации Эрже и еще отношения Тинтина с Хэддоком, очень важно было нащупать их сердцевину. Есть моменты, когда Хэддок благодаря чистоте юного Тинтина перестает жалеть себя и ощущает себя совсем другим человеком. Конечно, главным было показать его реальным человеком, а не работать с ним, как с мультипликационным персонажем, важно было передать правдивые эмоции.

— А что касается голоса, походки — как это придумывали?

— Энди: Когда начинается работа над персонажем, я за целостный подход. Важно и то, как он воплощен физически, и голос — все связано. Ведь когда ты переносишь героя со страниц сценария в реальность, ты придумываешь его физические качества, и это уже не умозаключения, а некая мышечная память, которая принимает решения за тебя. Это очень освобождает в начале работы над персонажем. Мне важно много двигаться, голос тоже важен. Голос Хэддока рождался так: он капитан, а значит много кричит на палубе, чтобы его слышали, много курит, пьет, его печень вконец убита, у него определенная осанка, что влияет на дыхание, на горло — из всего этого складывается его голос.

— Джейми, удалось ли стать в жизни таким, как Тинтин?

— Джейми: Нет, я совсем на него не похож. Я очень боюсь опасностей…

— И девушки у него нет.

— Джейми: Да, хреново.

— А у тебя есть?

— Джейми: Нет-нет.

— Но хотя бы есть возможность влюбиться, не то что у Тинтина.

— Джейми: Ну, он ведь почти ребенок, он не думает о таких вещах.

— Ему 16 лет.

— Джейми: Что, правда, шестнадцать? Хотя да, я думал, ему между пятнадцатью и семнадцатью. А что, у всех были девушки в 16 лет? Хотя у меня, кажется, была.

— Ну, в шестнадцать все как-то стараются завести подружку. А сложно было узнать себя на экране в анимированном персонаже?

— Джейми: Ничуть, сразу видишь свои черты. Тебя как будто пропускают через эту технологию. Это поразительно, насколько точно передаются благодаря motion capture мельчайшие движения.

— А кто-то из актеров сказал, что ему придется доказывать родственникам, что это он.

— Джейми: Нет, мне доказывать не нужно, Тинтин — это точно я. Да у меня синяки до сих пор. Я даже вывихнул ребро на съемках. Поэтому когда люди мне говорят: «О, да ты озвучил Тинтина!» — я отвечаю: «Да, а еще вывихнул себе ребро при этом».

— Что, правда?

— Джейми: Да, я даже не помню, как это случилось. Пришел с утра на съемки — и понял, что мне трудно дышать. Но я не хотел жаловаться, срывать процесс, а поэтому пытался все-таки сыграть свои сцены. И чем глубже дышал, тем было больнее, а без дыхания особо не побегаешь и Тинтина не изобразишь. Так что пришлось вызывать мануального терапевта, который вправил ребро обратно. Я был ему очень благодарен.

— Джейми, правда, что балетное прошлое вам очень помогло на съемках? Вы до сих пор танцуете?

— Джейми: Да, конечно. Танцы — это как наследственная болезнь, ты просто не можешь удержаться. Если уж ты танцор, то на всю жизнь. А я начал, когда мне было шесть. И если у тебя за плечами танцевальное прошлое, то эту физическую составляющую ты будешь так или иначе проявлять в любой роли. Когда же нужно создать конкретный образ — а у Тинтина, например, специфические физические качества, — нужно суметь вытащить это из себя, довериться своему телу, и Стивен очень помог мне использовать свои данные по полной.

— Каково было вам с Энди снова оказаться на площадке вместе?

— Джейми: Энди просто лучший. Мне кажется, он самый «трехмерный» актер, которого я когда-либо видел! Знаете, некоторые говорят: «Захват движения — разве это реальная актерская игра?» Хотел бы я посмотреть на них в костюме с датчиками, пусть попробуют сыграть так, как он. Он абсолютно бесподобен. И обидно, что его недооценивают просто потому, что он первопроходец новых технологий. Говорят ему что-то вроде: «Хватит валять дурака!» Увидеть бы, как они смогут сыграть животное. Попробуй вызвать во мне чувства, возьми меня с собой в путешествие, вызови злость или грусть, вдохни в жизнь в то, что мог бы нарисовать компьютер. Но все его персонажи обладают душой, которую именно он дает им изнутри. Это ведь на самом деле фундаментальные основы актерской игры. Энди действительно Гэндальф этой технологии.

— Энди: Это очень забавно. Меня называли Гэндальфом, Лоуренсом Оливье и Чарли Чаплином от motion capture… Удивительно. У меня достаточно много опыта работы с этой технологией после стольких лет, я отношусь к ней с большим энтузиазмом, она дает столько возможностей. И сочетание съемок с живыми актерами с переводом изображения в фотографической точности мультипликацию — это, я считаю, наилучшее применение motion capture. Чем больше она будет применяться и чем больше актеров к ней привыкнет, тем быстрее, надеюсь, уляжется этот шум вокруг нее, и она станет просто одним из инструментов киноиндустрии. Ведь это всего лишь один инструмент из множества других. И данный инструмент лучше всего работает с актерами, которые не боятся того, что их самих не будет на экране.

— Шум-то, наверное, как раз от этого страха и происходит.

— Энди: Я думаю, они боятся того, что, как им кажется, они не смогут контролировать свою актерскую игру. А это абсолютная неправда. Если ты плохо сыграл, то это будет плохо и на экране. Все связано. Ни один художник, ни один мультипликатор, что бы он ни рисовал, не сможет восполнить недостаток хорошей игры или, наоборот, загубить прекрасную игру.

— А как же ваше актерское эго? Ваше лицо на экране не различить за Цезарем, Голлумом, Кинг-Конгом, Хэддоком…

— Энди: Знаете, наверное, я какой-то странный, но я совершенно искренне не волнуюсь об этом, потому что, видимо, мне всегда импонировала идея полнейшей трансформации во время актерской игры. И технология motion capture дает возможность сделать это на сто процентов. Тут я хотя бы впервые хожу на двух ногах — до этого все мои персонажи были четвероногими.

— Раз вы Гэндальф, то, наверное, давали советы новичкам вроде Джейми?

— Энди: Не сказал бы, но Стивену, который впервые использовал эту технологию, было комфортно иметь на площадке опытного актера. Однако все актеры в «Тинтине» были очень хорошими, с отличными физическими данными, поэтому не пришлось что-то советовать. Иногда людям кажется, что для performance capture нужно играть более выразительно, усиливать мимику, но технология настолько точно улавливает мельчайшие движения, что этого на самом деле не требуется. И когда снимают крупный план, нужно играть ровно так же, как если ты играешь в обычном фильме. И нужно следить за своим телом, помнить, что все твои движения отражаются в записи, поэтому необходимо придать ему именно ту энергию, которая нужна.

— Как вам работалось со Стивеном Спилбергом?

— Джейми: На самом деле я не скажу ничего уникального. Он классный. Он первооткрыватель новых технологий, выдумщик, создатель невероятных миров, в которые мы погружаемся, покидаем, по которым скучаем и куда хотим вернуться. Он — все это.

Когда мне было восемь и я впервые побывал в кинотеатре в Шеффилде, где смотрел «Парк Юрского периода», то, честно говоря, испытывал ужас. Я был со своей игрушкой, Тигрой из «Винни-Пуха», прижимал его к себе, смотрел на экран, на этих динозавров и думал: значит они где-то существуют, если их сняли на пленку? И в конце я увидел в титрах имя — Стивен Спилберг — и подумал, что он какой-то волшебник. Это был первый опыт кинопутешествия, это фильм, который уносит тебя далеко в другой мир. И знаете, я не говорю вам ничего нового — у всех такое впечатление от работы со Стивеном, все скажут о нем примерно то же самое.

— Энди: Что поразительно в этом режиссере, снявшем столько фильмов и перебывавшем на стольких площадках за 40 лет работы, так это то, что у него столько страсти и желания рассказать историю, раздвинуть границы кинематографа. Он командный человек, поэтому ему удается добиться максимума от актеров, потому что Стивен ценит то, что они могут ему дать. Он смотрит на твое исполнение и говорит: «Да, отлично, а теперь попробуй здесь добавить немного». И в этом взаимодействии с ним рождаются новые идеи. Я никогда не слышал, чтобы он повышал голос.

— Джейми: Да, у нас был случай с актрисой, она очень волновалась, потому что снимается у Стивена и находится с ним на одной площадке. Она так переживала, что не могла вспомнить ни одной строчки своего текста. Прямо ни одной. Как будто это самый страшный период в ее жизни. Пятнадцатый дубль, шестнадцатый, а у нее ничего не выходит. И Стивен, как ни в чем ни бывало, говорил ей: «Все окей, не торопись, не волнуйся». Мне бы уже это надоело: «Господи, неужели ты не можешь произнести свои чертовы реплики?» А он был удивительно великодушен и спокоен. И я подумал, что он очень крутой. Мог бы уже с ума сойти, но он очень уважает своих людей, и команда любит его.

— Джейми, так каким получился ваш «Тинтин»?

— Джейми: Он герой, который не скрывается за маской. Ему не требуется никаких сверхчеловеческих способностей, его сила в том, что он ребенок. Он удивительный герой, который пускается в невероятные приключения, с сокровищами и злодеями, которому удается наладить отношения со старым морским волком… Очень похоже на приключения Индианы Джонса. Это настоящее путешествие. И это слияние новых технологий с прекрасным материалом — мне кажется, раньше такого не было. И в отличие от Индианы Джонса это фильм для всех возрастов, даже больше адресованный детям, но при этом на него можно пойти всей семьей. В нем есть элементы всех жанров: боевика, хичкоковского триллера, нуара, комедии… И он выглядит просто отлично.

— Вы про качество изображения?

— Джейми: Да, когда я увидел готовое изображение… Знаете, я, наверное, самый скептичный парень на планете, и я думал: ну, и насколько это может быть правдоподобно? Насколько хорошо это можно сделать? Но когда увидел готовые отрывки… Черт возьми! Дует ветер, и челка Тинтина колышется! Все настолько детализировано, с ума сойти! Я был просто сражен, даже поверить не мог, что так бывает.

— И, несмотря на то, что историям про Тинтина уже десятки лет, они по-прежнему актуальны?

— Энди: Да, Эрже ведь никуда не путешествовал, он все свои вояжи совершал сидя в кресле, как Толкин. Он создавал миры у себя в голове, позволяя читателю примерить на себя роль искателя приключений. Особенно это важно для нынешних детей. Благодаря интернету они гораздо больше осведомлены о мировых проблемах и чувствуют на себе ответственность, и им легче ощутить связь с этим героем. Такой персонаж, как Тинтин — понятный, с позитивной энергией, — это хорошая ролевая модель.

— А чем вы занимаетесь после «Тинтина»?

— Джейми: Я снялся в фильме «На грани» с Сэмом Уортингтоном и Эдом Харрисом — он выйдет в феврале. Это что-то вроде триллера. Его снял практически дебютант Асгер Лет, он до этого снял совершенно поразительный документальный фильм Ghosts of Cité Soleil. Ему удалось показать внутреннюю жизнь Нью-Йорка в этой очень плотно сотканной истории о мужчине и его брате. И еще хочу до конца этого года или в начале следующего сняться в каком-нибудь небольшом проекте — может быть, английском или европейском фильме или в скромной американской картине.

— Энди: А я работаю над «Хоббитом». Это два фильма, 260 съемочных дней в Новой Зеландии. Мы отсняли 60 дней, я отыграл все сцены с Голлумом и сейчас снимаю в качестве режиссера второй блок. Я был постановщиком в театре, снимал видеоигры и небольшие фильмы, но это первый мой режиссерский опыт такого масштаба.